14 июля
Сейчас, по прошествии времени, кажется уже, что
весь поход, занявший целый месяц, пролетел, как единое
мгновение. В принципе так оно и было. Промелькнуло, как яркая
вспышка, ослепило и надолго оставило свою тень на сетчатке
глаз памяти.
А за окном опять всё как тогда. Снова тёплый и влажный
воздух, снова лунная летняя ночь, терпкий запах зелёных
листьев и иллюзия круга, как будто что-то можно вернуть...
Начиналось же всё с жары и полнолуния...
Никакой суеты, вещи и продукты давно готовы и валяются
кучей в углу комнаты. Картошка тоже окучена, и только с
детским походом не всё ещё ясно, в связи с чем я и тянул со
списком продуктов до самого последнего момента, передав его
Шуре Курочкину в день отъезда. И, как потом оказалось, я был
прав в своих сомнениях, всё висело на волоске, и только Олина
напористость вытащила всё мероприятие из небытия.
Рюкзак, естественно, был забит полностью, а некоторые
вещи, в основном те, что надо было отдать Андрею М., пришлось
уложить в авоську. За час до моего выхода Лена В.
привела детей, и Саша принял самое непосредственное участие в
моём отъезде, помог донести сумку до остановки и последним
простился со мной. Время меня вроде бы не поджимало, ехать
надо было только лишь до Сеятеля, однако автобусы, как всегда
в нужный момент, вымерли. Пришлось садиться с боем на первый
попавшийся идущий в город, и стоять с тяжёлым рюкзаком за
спиной, балансируя занятыми руками. Несмотря на вечер, было
по-прежнему жарко, пот тёк ручьями по моим вертикальным частям
тела, автобус мотало из стороны в сторону, и мне стоило
немалых усилий ухитриться не получить синяков и шишек, ещё не
отъехав даже от дома. (И даже заплатить пятёрку шофёру. Целую
пятёрку, как ни смешно это выглядит по нынешним временам, а
ведь тогда это было ещё довольно дорого).
Поезд опаздывал, а мы сидели и молча ждали его, желая
только одного: чтобы скорей уж начался процесс, привычная
рутина напряжённой походной жизни. Андрея Ш., а заодно и меня,
провожал Серёга, Ирин брат, и даже ему каким-то образом
передалась наша внутренняя сосредоточенность на предстоящем
путешествии. Он стоял рядом с нами и молчал. Но вот, наконец,
и поезд. С трудом мы вскарабкались на крутые ступеньки вагона
и вскоре уже сидели рядом с Ириной и Андреем М., что-то
жевали, несмотря на жару, и смотрели в окно на угасающий
постепенно солнечный свет.
Солнце ушло, но как слизняк оставляет после себя
влажный след на поверхности камня, так и оно предоставило нам
удовольствие наслаждаться липкой и удушающей жарой. Но мы
всё-таки перемещались внутри этого киселя, и это движение
спасало нас от его одуревающего воздействия. Нам повезло, что
окно в нашем отделении не приржавело намертво к своей раме,
как это обычно бывает, а вполне легко открывалось. И пусть
воздух, врывавшийся в приоткрытую щель, нёс пыль и копоть, но
вместе с ними он приносил и облегчение, и возможность хоть
немного поспать.
15 июля
Поспать, но, естественно, не выспаться. Это нам удастся
несколько позднее, а в это раннее, но уже обволакивающее
какой-то среднеазиатской жарой утро наши мысли были направлены
в первую очередь на автобусы, идущие в Горно-Алтайск. На
ближайший, в 11 часов, билетов уже не было, да и на следующий
нам достались только последние места. Остававшиеся до отъезда
часы мы решили посвятить экскурсии в город и решению
совершенно неожиданно возникшей проблемы со снаряжением. В
поезде выяснилось, что Андрей М. не взял ни ледоруба, ни
обвязки, ни, тем более, каски, рассчитывая, что я ему
всё это выдам. Выяснять, кто прав, кто виноват, не имело,
естественно, никакого смысла, возвращаться мы тоже не
собирались, так что надо было добывать хотя бы ледоруб, вещь,
без которой совершенно невозможно было обойтись на нашем
маршруте. В Бийске я бывал до этого достаточно много раз, но
всегда проскакивал его то на пути в горы, то наоборот - домой.
Так что единственная идея, возникшая у меня в голове, была
связана с совсем уж древними воспоминаниями 70-ого и 71-ого
годов о пребывании на детской турбазе "Рассвет". Для того,
чтобы попасть на неё, нам необходимо было пересечь Бию, само
собой разумеется, по мосту, по которому проходит дорога,
ведущая из Новосибирска в Монголию, и казалось, что уж на этой
оживлённой магистрали нас не могут подстерегать никакие
неожиданности. Неприятные сюрпризы, однако, продолжались. Ещё
при подходе к мосту мы вынуждены были обходить длинную
вереницу еле ползущих машин, которые, как выяснилось, просто
ждут своей очереди, чтобы пересечь реку по понтонной
переправе, наведённой рядом с ремонтируемым мостом. Только
пешеходы плотными потоками заполняли нынче его узкие тротуары,
предоставляя середину для укладчиков асфальта.
Турбаза никуда не делась, оставшись на своём месте,
только несколько дальше от моста, чем мне вспомнилось из
детства. Она была совершенно пуста, никакими туристами на ней
не пахло, но была приятная плотная тень, и были ледорубы!
Однако не было начальника, который разрешил бы эти ледорубы
выдать. Оставалось надеяться на Горно-Алтайск и на более
высокую концентрацию в нём туристов, что, конечно же,
увеличивало вероятность благоприятного для нас исхода.
На обратном пути мы прошли мимо церкви с её голубыми
куполами и заглянули в старую часть города, где обнаружили всё
те же лавки с колониальными товарами, что и повсюду. А совсем
рядом, как ни в чём не бывало, стоял Владимир Ильич в шапке
ушанке и указывал нам верный путь. Послушавшись вождя, мы
поспешили вернуться на вокзальную площадь, где нас поджидал в
тени под навесом у вонючего бетонного забора Андрюша Ш.
Автобус несколько припоздал, однако мы к этому отнеслись
уже вполне по-философски. Сказалось и общее настроение, и
ставшая совсем жидкой от жары кровь. Наступала уже вторая
стадия реакции на подогрев. Первая, обостряющая чувства и
ускоряющая ток крови в жилах, окончилась ещё дома. А впереди
была ещё и третья, приводящая к полнейшему отупению. Но
сначала была сауна на колёсах, ибо стоило только нам зайти в
автобус, как пот ручьями потёк по нашим телам, вызванный не
столько духотой, сколько очень высокой температурой нагретого
на солнце корпуса машины. Судьба, однако, решила, что воздух
внутри салона прогрелся не очень хорошо, да и нам не мешало бы
ещё позагорать. В результате, после того, как мы,
руководствуясь техникой безопасности, вылезли из автобуса,
перешли по мосту на другой берег и встали на остановке,
рассчитывая, что вскоре мы опять залезем в нашу любимую
парилку, понтонный мост сломался. Движение машин прервалось
ненадолго, и вскоре они снова поползли по раскачивающимся
понтонам. Ползли они, однако, очень медленно, попеременно то в
одну, то в другую сторону, а самое главное - большие автобусы
проехать всё равно не могли. Найдя какую-то минимальную тень
под нависающими от забора клёнами, мы присели на край останков
пересохшего фонтана и стали пытаться убить еле ползущее
тягучее время. Постоянно усиливавшуюся по мере испарения влаги
из организма жажду мы пытались хоть ненамного утолить пивом
горно-алтайского производства, оперативно доставленным на
машине предприимчивыми мужиками. Помогало слабо. Купание в
воде Бии, нагретой до температуры, как сказал бы Серёга Ц.,
конской мочи, тоже, естественно, не приносило ни капли
облегчения. Оставалось только сидеть и дремать, физически
ощущая, как голова всё больше и больше наливается свинцом.
Появление нашего автобуса было уже неспособно вызвать у
нас какие-то эмоции, и мы, как бараны, потянулись вовнутрь,
где нас ожидала уже не просто баня, а сауна по высшему
разряду, заставившая даже наши пересохшие организмы снова
истекать обильным потом. Но, может быть, и это худо было не
без добра. Ведь если заглянуть на несколько дней вперёд, то
окажется, что солнечная энергия, в изобилии поглощавшаяся нами
в течение жаркого времени, сохранилась и позволила даже в
прохладную погоду ходить практически раздетыми.
В Горно-Алтайск мы приехали только под вечер, когда все
магазины уже были закрыты. Хорошо, что у нас оставалось ещё
немного хлеба. Запивая его водой и закусывая конфетками, мы
сидели втроём и ждали, что же нам принесёт или хотя бы сообщит
Андрей Ш., ушедший за нашими билетами до Тюнгура к мужику,
работающему в горно-алтайском филиале фирмы "Диалог". Ожидание
наше растянулось до самой темноты, но, в отличие от сидения на
жаре в Бийске, нам всё-таки было чем себя занять. Ира сходила
на переговорный пункт и со второго раза дозвонилась до Шуры
Курочкина. Этот результат оказался, однако, не самым
выдающимся её достижением в этот вечер. Ожидая своей очереди к
телефону, она заприметила парня туристского послепоходного
вида и, памятуя о наших проблемах со снаряжением, тут же
познакомилась с ним, в результате чего у Андрея М. появились и
ледоруб, и обвязка. А Андрея Ш. всё не было...
Как только мы заприметили его издали, так сразу же нам
стала ясна причина его столь позднего появления. Усилием воли
сохраняя общее направление движения, он никак не мог
справиться с мелкими флуктуациями, то и дело заносившими его
то в одну, то в другую сторону. По-видимому, не очень надеясь
на то, что к тому моменту, когда он доберётся до нас, он всё
ещё будет сохранять способность что-либо объяснять и
рассказывать, Андрей всю важную информацию записал на бумаге.
Однако и без помощи текста ему удалось довольно связно нам её
изложить. Более того, он категорически отказался от помощи,
взгромоздил на себя тяжеленный рюкзак и, выделывая ногами
кренделя, добрёл, даже ни разу не упав, до полянки на другом
берегу речки-вонючки по имени Майма.
Было уже совсем темно, и огни, освещавшие на
противоположном берегу какие-то склады и стройки, почему-то
живо напомнили мне Местию и нашу прогулку в кромешной тьме к
нарзанному источнику, и утоление жажды после выпитого
грузинского вина.
Улёгшись на траву, мы долго не могли уснуть, задремав
лишь под утро, когда всё-таки подкравшийся дождик заставил нас
залезть под полиэтилен.
16 июля
Андрюша после вчерашних приключений еле встал, но, что
поделаешь, надо было идти в кассу, так как билеты были только
заказаны, но ещё не выписаны. Чтобы хоть как-то облегчить свою
участь, мы не пошли в обход, а по-простому разулись, перешли
речушку вброд и вышли прямо к автовокзалу, где и разбрелись:
Андрей Ш. добрался до кассы, отдал записку о билетах и улёгся
на травку отсыхать, Андрей М. с канистрой и ещё одной запиской
отправился за бензином, я же прихватил котелок и, памятуя о
прежних временах, пошёл в магазин за молочком. Есть хотелось
ещё со вчерашнего, так что неудивительно, что четыре литра
исчезли практически мгновенно. Заморен, однако, был только
червячок, но не зверь, пробудившийся уже в наших желудках.
Времени на большее, чем кинуть на растерзание этому зверю
удивительно дешёвый (по десятке) шашлык, уже не было, следовало
уже поторопиться и побыстрей загружаться в автобус.
Испытание жарой продолжалось. И пусть температура к
полудню поднялась только до 35, а не до 40 градусов, как в
предыдущий день, но и этого было достаточно, чтобы накалить
атмосферу внутри автобуса. Тут ещё и шофёр добавил жару,
устроив стандартный спектакль по поводу рюкзаков, для перевозки
которых, по его словам, автобус совершенно не приспособлен.
Всем, однако, было ясно, что единственной объективной причиной
этих воплей является его элементарное желание положить
некоторую мзду непосредственно в свой карман. Получив с каждого
из нас по 35 рублей (следует напомнить, что билет стоил 153),
он мгновенно успокоился, народ разместился по сиденьям, и с
опозданием всего лишь на полчаса мы выехали. Только одна
вздорная баба всё никак не могла угомониться и продолжала
вонять и портить людям настроение.
Как только мы тронулись, сразу же стало полегче и
попрохладнее, особенно после поворота на Чуйский тракт, где
шофёр стал довольно рьяно нажимать на педаль газа, так что
через час мы уже обедали в Усть-Семе.
Дорога повернула на запад, и оттуда, из-за гребней
ближайших гор стали наползать облака, всё чаще и чаще заслоняя
солнце. Жара, однако, не спадала. Мотор, натужно ревевший на
подъёме к Семинскому перевалу, никак не мог избавиться от
излишнего тепла на столь малой скорости, и, в конце концов,
вода в радиаторе закипела. Постояв и охладившись немного, мы
вылезли, наконец-то, на перевал и, снова набрав приличную
скорость, полетели вниз, навстречу натужно взрёвывавшим
КАМАЗам. В Туэкте остановились на заправку. Однако ветер уже не
зависел от скорости автобуса. Он резкими порывами налетал с
запада и засыпал нас струями пыли. Прикрыв глаза, мы всё же
двинулись против ветра, надеясь перехватить что-нибудь
вкусненькое в столовой, где всего лишь два года назад мы так
хорошо пообедали. Чаяния наши оказались напрасны. Грузинская
семейная бригада уже, по-видимому, отбыла на родину, и кто его
знает, что с ними сейчас. Здесь же перестройка закончилась, и
никому уже не хочется возиться с таким хлопотным и не очень-то
прибыльным заведением, как столовая.
И снова дорога повернула навстречу ветру, и его резкие
порывы засвистали в щелях приоткрытых окон. Стало, казалось бы,
прохладнее, однако, перегретые жарой предыдущих дней, мы этого
пока что не замечали. С Ябаганского перевала было хорошо видно,
как с запада надвигаются мощные дождевые тучи, постепенно
накрывая своей чёрной тенью всю Канско-Чарышскую котловину. И
вот, наконец-то, дождь захлёстывает наш автобус, заливает окна
и немного охлаждает его перегретый корпус. Скорость практически
не снижается, так как за прошедшие два года участок дороги от
перевала до Усть-Кана успели заасфальтировать.
В посёлке дождь уже закончился и, несмотря на восемь часов
вечера, было по-прежнему тепло. Надо было срочно устроиться на
ночлег и перекусить. В придорожной гостинице нас, несмотря на
моё сопротивление, обусловленное в первую очередь нежеланием
тратить, как мне казалось, лишние деньги, всё-таки заставили
ночевать в постели и на кроватях (за 33 рубля с носа). Дело,
кроме того, ещё и в том, что у меня была начальная установка на
сон на спальниках на полу в пустой комнате, как мы и
устраивались в предыдущие мои посещения Усть-Кана. На сей раз
всё вышло ничуть не хуже, а скорее наоборот - лучше, так как на
достаточно свежей и чистой постели нам, несмотря на жаркую (до
25 градусов) ночь, удалось выспаться. А перед этим мы
сполоснулись в Чарыше, вскипятили чай на примусе, опасаясь при
этом, что его опрокинет в дупель пьяный алтаец, и утолили свою
накопившуюся жажду. Есть практически не хотелось, да и не
удалось нам что-либо, кроме хлеба, прикупить на этот случай.
17 июля
Снова тепло, несмотря на закрытое тучами небо, и снова
шофёр нам не даёт позавтракать, выехав до открытия хоть
какого-нибудь заведения. Автобус сразу же начинает трястись и
прыгать, так как дорога, ведущая из Усть-Кана на юг до сих пор
не асфальтирована и покрыта выбоинами. Мне, однако, удаётся
отвлечься от неё, разговорившись с соседями, которые, как
оказалось, закончили наш университет и уже неоднократно ходили
в различные детские походы с нашими общими знакомыми.
После перевала дорога пошла повеселее, автобус покатил
под гору, а самое главное, действительно покатил, причиной
чему был ровный асфальт под колёсами. Впрочем, вскоре он снова
прервался довольно длинным участком ремонтируемой трассы, и
только въезд в Усть-Коксу позволил нам облегчённо вздохнуть в
предвкушении посещения столовой и просто отдыха от тряски на
ухабах. Плотно пообедав, я использовал довольно длительный
перерыв в нашем передвижении для того, чтобы закончить письмо
домой с некоторыми соображениями насчёт будущего детского
похода. Начал писать его я ещё в предыдущий вечер, но тучей
налетевшие на лампу бабочки заставили меня выключить свет и
лечь спать.
Автобус, в конце концов, подъехал и тут же был атакован
толпой местных жителей, жадно желавших ехать в ту же сторону,
что и мы. Залезли в результате все, но на свои места мы были
вынуждены пробираться на руках, как обезьяны в джунглях. Было
влажно после прошедших дождей и внутри салона снова начала
сгущаться духота, а вдобавок, как только автобус выехал из
посёлка, опять пошёл дождь, причём довольно сильный, так что
пришлось закрыть окна. Ехали, как всегда на этом участке,
медленно, причём скорость передвижения здесь практически не
зависит от состояния дороги, и, наконец-то, оказались в
Тюнгуре.
Было сумрачно и влажно, но по-прежнему тепло. Ясно было,
что надо надевать рюкзаки и сразу же двигать подальше от
"цивилизации", а точнее от местного населения. Переодеваться
никто не стал, и мы в таком же виде, как и ехали (я - в шортах
и разбитых кроссовках), впряглись и потихоньку пошли по
направлению к Кучерле. Сразу после моста нас догнали на
мотоцикле два юных алтайца и, естественно, попросили (чуть ли
не потребовали) закурить и выпить. Получив вежливый отказ, они
укатили, не преминув толкнуть под конец Андрея М. На
большее они пока не решились, но всё ещё было впереди.
До деревни мы шли по присыпанной гравием дороге,
последствия дождя на которой практически не ощущались. Стоило,
однако, сойти с неё, чтобы выйти к мосту, как ноги начали
разъезжаться на раскисшей почве. На другом берегу просёлок
поднимается вверх, и здесь нам пришлось ещё труднее. Вдобавок
к тому, что ноги у нас и так уже были мокрые и грязные, снова
пошёл дождь, превращая наш путь в некое подобие скольжения по
гладкому, но неровному льду. И лил-то он не ахти как сильно,
лишь чуть-чуть охлаждая наши по-прежнему горячие тела, но для
уже напоенной водой земли и этого было достаточно, чтобы
лишить её последних остатков твёрдости.
Наконец-то было пройдено поле, и дорога свернула в лес по
направлению к перевалу. Надо было становиться на ночлег. Дело
оставалось за немногим: найти подходящую площадку у ручья.
Выбирать долго мы не стали, а перешли на другой его берег и на
небольшой полянке быстро и технично поставили палатку так, что
она осталась сухой как сверху, так и снизу. Дождь прекратился,
но все окружающие деревья, естественно, были мокрые, даже
пытаться развести костёр не имело никакого смысла, поэтому мы
быстро приготовили ужин на примусах и весьма комфортно поели
внутри палатки, благо для четверых в ней вполне хватает места
даже с рюкзаками.
А было, несмотря ни на что, тепло. Я ходил в мокрых
шортах и футболке, ел красную смородину и совершенно не мёрз,
а самое главное, ни капельки не был раздражён промочившим и
испачкавшим нас в грязи дождём.
18 июля
Дождя ночью не было, висел туман, сохраняя тепло и
влагу и не позволяя сохнуть пропитанной водой дороге. Было
по-прежнему скользко, и по этой причине для продвижения
приходилось тратить в основном не физическую, а нервную
энергию. И всё же подъём показался мне более коротким и более
лёгким, чем два года назад. По субъективным ощущениям к тому
же рюкзак был легче, хотя вполне возможно, что всё это было
обусловлено совершенно другим внутренним состоянием. В
девяностом году у меня было ощущение полного слияния с
окружающими горами, они казались родными и близкими, и это
чувство сохранилось до конца, несмотря ни на что, в том числе
и на физические страдания. Сейчас же отношение было другое,
более деловое и более уверенное в конечном успехе предприятия.
Жаль, однако, было потерянной эйфории.
Итак, мы поднимались, спокойно и методично, а вместе с
нами поднимался и таял туман, пронизываемый яркими лучами всё
более сильно пригревавшего солнца. На перевале оно осветило
нас, и с этого момента мы, как и два дня назад, опять
оказались полностью в его власти.
Воспоминания двухлетней давности постоянно и назойливо
возникали в памяти, снова и снова появлялось желание сравнить
прошлое и настоящее, или, по крайней мере, воспользоваться
опытом и не повторить совершённых ошибок. По этой причине
спускался я с перевала с преувеличенной предосторожностью,
стараясь не сбить пальцы на ногах. Мне это удалось, чему
способствовала и быстро подсохшая на жаре дорога. Не удалось
воплотить, однако, другую задумку, а именно: сварить кисель из
красной смородины. То ли из-за весенних заморозков, то ли по
причине поздней весны ягоды было очень мало, и в результате
получилась не красная смородина с добавлением жимолости, а
наоборот. Ну что ж, самое главное, что плановый кисель
состоялся, да и всё остальное шло практически так, как я и
предполагал. Дело, конечно же, было в достаточно большом
количестве накопленной информации, яркие картинки то и дело
всплывали из глубин зрительной памяти, создавая непередаваемое
ощущение, в котором сочетались ностальгические воспоминания и
свежие впечатления. Кроме этого я постоянно сверялся с
записями, по-деловому фиксируя все мало-мальски замечательные
места, встречающиеся на тропе, вспоминая, как они выглядели
два года назад, и фактически предугадывая, что нам откроется
за следующим поворотом тропы.
Обедать мы остановились под берёзами на стоянке плановых
туристов, когда-то регулярно приводимых в эти места. А до
этого, ещё на спуске нам навстречу прошла целая толпа
красноярцев, как оказалось, из той же компании, что и парень,
отловленный нами в Горно-Алтайске и отдавший нам свой
айсбайль. Не зря всё-таки он просил нас передать информацию
для своих друзей. Они поползли вверх, а мы довольно быстро
пошагали в противоположную сторону, спускаясь всё ниже и ниже
в долину Аккема. Выйдя по дороге на широкую террасу, частично
распаханную и засеянную какими-то травами, мы свернули на
тропу, которая, обогнув по периметру поле, вывела нас,
наконец-то, к месту обеда. Последний переход под палящим
солнцем дался нам уже с трудом, мы снова начали перегреваться,
и даже обливание ледяной водой из ручья не помогало.
В который раз я шёл по этой тропе, и опять, как и два
года назад, палило солнце, как бы стараясь напоить нас досыта
своей лучистой энергией, напоить на много дней вперёд. Тень от
деревьев слабо противодействовала этим усилиям, а на полянах,
регулярно перемежавших участки леса, на нас наваливались
удушавшие своими ароматами испарения альпийских лугов. Весь
путь до остановки на ночлег, однако, промелькнул как-то уж
очень быстро. И дело даже не столько в том, что в графике
передвижения двухлетней давности я записал один лишний
переход, а в совершенно другом душевном настрое.
Тридцать пять минут нам хватило, чтобы дойти до первой
нашей стоянки девяностого года. Мало что на ней изменилось, и
было такое ощущение, что я только что встал с этого бревна
около костровища, отошёл к ручью и вернулся обратно.
После этого места лес становится гуще, ели и лиственницы,
сосны и пихты постепенно вытесняют тополя, осины и берёзы,
тень уплотняется, доставляя минимальную прохладу, да и грязь
на тропе приобретает какие-то совсем другие качества, всё чаще
и чаще позволяя появиться каменистым участкам. Рюкзаки, тем
временем, уже не кажутся более лёгкими, чем раньше, плечи
ноют, и вдруг, совершенно неожиданно мы оказываемся на
"грибной" стоянке, где два года назад на обратном пути мы
сожрали (в дополнение к ужину) целую кастрюлю грибов,
ухитрившись при этом не лопнуть. Наученные многолетним горьким
опытом, мы, несмотря на приятную неожиданность, постарались
побыстрее поставить палатку и, как оказалось, были правы, так
как тут же посреди ясного неба загремел гром, по близлежащим
деревьям забили молнии, и на нас обрушилась гроза. В хорошо
поставленной палатке нам всё это было не страшно, ливень
вскоре закончился, а мы, ужиная, ещё успели поймать последние
лучи заходящего за гребень солнца.
19 июля
Солнце долго не хочет вылезать из-за высокого восточного
берега Аккема, в тени высоких елей прохладно, но мы с Ириной
перед выходом всё равно раздеваемся до пределов приличия, не
желая перегреваться. Тропинка, вроде бы подсохшая за вчерашний
жаркий день, снова покрыта лужами, опять довольно скользко, и
я по-прежнему иду в своих старых кроссовках, сберегая ботинки
для более суровых испытаний. Идётся довольно тяжело, что и
неудивительно для второго дня похода, плечи быстро устают и
хочется, чтобы минуты, отмеренные на переход, утекали быстрее.
Спустившись от стоянки к ручью, мы выбираемся на другой его
берег и вскоре выходим к следующему потоку, круто сбегающему
налево к ревущему далеко внизу Аккему. И опять, в который раз
я отмечаю немотивированность мостика, перекинутого через этот
ручей, ничем не выделяющийся среди своих собратьев, не
удостоившихся такой чести. Идём долго, не останавливаемся
даже после сорока минут ходьбы, всё надеясь, что вот-вот мы
выйдем наконец-то на "смотровую площадку", то есть на то
место, откуда впервые открывается вид на Белуху. В конце
концов понимаю, что за один переход нам так и не удастся до
неё доползти и нет никакого смысла в дополнительном
самоистязании. Отдыхаем, откинувшись на рюкзаки, и ещё через
девять минут переноски тяжестей перед нами возникает парящая в
воздухе ледовая стена Горы.
Многочисленные толпы туристов, прошедшие за многие годы
по этой тропе, при всём своём желании не могли проигнорировать
такое замечательное место. Свидетельством этого служили на
первый взгляд совсем незаметные консервные банки, распиханные
в щели под камнями, но тут же обнаруженные нами, как только мы
начали собирать бадан в этом благодатном для сего растения
уголке.
Прошлогодние листья бадана, всё ещё были влажны от росы,
но солнце уже нагулялось по вершинам и, смилостивившись,
снизошло и до нас, осветив тропу, сверкающий от росы мох и
пенящуюся серую воду Аккема. Теплело. Однако было ясно, что
всё это временно, ибо Повелительница погоды уже разметала
перья над своею головой. Тропа спустилась к реке, и теперь, на
открытом пространстве, казалось, что каждый камень этой тропы
тебе знаком, ноги автоматически наступали на тобой же
оставленный след, физически смытый двумя годами, но всё ещё
существующий где-то в ауре этих мест. Вот мы прошли место
нашего обеда, вот мох между камнями, где было так удобно
дремать. А здесь мы сидели и ждали Андрея Н.,
распоровшего себе руку.
Жарко, и мы стараемся отдыхать в тени, но идти-то всё
равно приходится под солнцем, что особенно тяжело в этот
второй, акклиматизационный день. Обедаем на стоянке, что
напротив водопада Текелю, разжигаем костёр, и становится
совсем уж невыносимо. Отдых не приносит облегчения, усталость
уже накопилась, и послеобеденные переходы даются с трудом.
Даже мысли, далёкие от окружающей природы, не отвлекают от
тяжести работы. Но это, однако, только кажется. Задумавшись,
мы проходим мимо намеченного для стоянки места, осознав это
лишь когда лес окончательно отступает от тропы, а впереди уже
виднеется знакомый бугор, скрывающий за собой Аккемское озеро.
Приходится возвращаться и искать в кустах ту неявно выраженную
полянку, на которой мы ночевали два года назад на обратном
пути. К этому часу солнце уже потерялось за серыми тучами и
почему-то возникло необъяснимое желание одеться. А ещё -
поставить палатку, не дожидаясь очередного дождя. И снова, как
вчера, нам удаётся сделать это как раз вовремя. И опять дождь
вскоре прекращается, милостиво позволив Андрею М. приготовить
ужин и только после этого продолжив своё мокрое дело.
В лесу, обласканном луной,
Ни шороха, ни шума.
Заворожённой тишиной
Напоен шелест волн...
Написано в этот день во время одного из длинных переходов. А
ночи действительно всё ещё светлые от луны.
20 июля
Дождь продолжал моросить всю ночь, не прекращался и
утром, что заставило всё-таки Андрея М. бросить затею с
костром и разжечь примусы. Вылезать наружу и зря мокнуть не
хотелось, поэтому мы собирались в палатке, собирались медленно
и не очень-то торопясь. В результате эффект раннего вставания
был сведён к нулю, но зато, когда мы наконец-то собрались,
сверху нас уже ничто не мочило. Внизу же воды было
предостаточно. Её на предстоящем пути по заболоченным берегам
Аккемского озера и без дождя было много, теперь же оставалось
только одно: по возможности пореже обновлять нагретую ногами
воду внутри кроссовок.
Мы с Ириной по-прежнему, несмотря ни на что, постарались
одеться как можно легче, в результате чего, пока мы стояли уже
готовые к выходу и ждали Андреев, успели даже немного
замёрзнуть. Хорошо ещё, что подошли знакомые ребята из тех
палаток, которые мы проскочили незадолго до нашей стоянки в
предыдущий вечер, посчитав само собой разумеющимся их наличие
на стоянке плановых туристов. Подошли и накинули пуховку на
Ирины плечи, согрев немного и отвлекши её от мыслей о
замерзании. Ребята эти, как оказалось, из Новосибирска, и
занимаются они вождением иностранцев по горам, в данном случае
- голландцев. Ну что ж, если им это не в тягость и доставляет
хоть какую-то прибыль...
Наконец мы отправились дальше вверх по долине. Ноги
мгновенно отсырели от мокрой травы, но мы всё-таки старались
не идти, не разбирая дороги, а пересекать болота и ручьи с
наименьшими потерями. Озеро было совсем рядом, его серая гладь
оставалась слева от нас, а справа по ходу виднелись палатки
КСС, у которых кто-то стоял, похожий на Сашку Т.
Но это был явно не он, так как перед отъездом я заходил к нему
домой и узнал, что пока на Алтай он не собирается. Убеждаться
в этом на месте я не стал, стараясь избегать по возможности
ненужных, как мне казалось, контактов с официальными лицами.
Чуть дальше по ходу, на берегу озера в 90-м году стояли
палатки международного альплагеря, но сейчас вместо них
отдыхали только две или три группы наших, "советских"
туристов. Согревшись во время перехода и присев отдохнуть на
берегу Ак-Оюка, мы тут же снова начали замерзать, так что
рассиживаться не было никакого желания, и, гонимые бодрящим
ветерком, мы снова зашлёпали по болотам.
Два года назад нам нужно было идти просто вверх по долине
по направлению к леднику и по этой причине не было никакого
резона переправляться через реку. Что мы и не стали тогда
делать, предпочтя эквилибристику с тяжёлыми рюкзаками на
валунах завала. Ничего трудного, впрочем, в этом пути не было,
просто он был естественен тогда. Сейчас же мы стояли перед
необходимостью оказаться на правом берегу, и сделать это было
существенно тяжелее, чем два года назад. Тогда Аккем в этом
месте показался нам вполне мирной речкой, тем более, что
хорошо набитая тропа спускается в воду с одной стороны и
выходит, практически напротив, на другом берегу. Совсем другая
картина предстала перед нами сейчас: интенсивное таяние
ледников под жарким солнцем в предыдущие дни, усугублённое
последними ливнями, заставило вздуться речку упругими серыми
струями, которые переполнили русло и переливались через обычно
ограничивающий его край. Никаких сомнений и колебаний, однако,
у нас не было, так как от одного берега к другому был протянут
металлический трос, к которому для переправы даже была
прицеплена беседка от детских качелей. Пользы от неё, впрочем,
как оказалось, не было никакой. В результате мы просто перешли
реку вброд, прицепившись за трос для страховки.
Очень вовремя выглянуло солнце, потихоньку отогревшее
нас, изрядно подмёрзших после хождения по ледяной воде.
Хотелось, однако, согреться и изнутри, тем более, что
предстояло поворачивать налево и забираться вверх по склону, а
делать это без энергетической подпитки было бы довольно
трудно. Времени после выхода со стоянки прошло не очень много,
расстояние мы тоже преодолели совсем небольшое, но ведь
выполнение намеченного плана не было для нас самоцелью, не для
этого мы сюда пришли. Скорее наоборот: план намечался для
того, чтобы сам процесс его выполнения приносил наибольшее
удовольствие от похода, неразрывно связанное, естественно, с
преодолением намеченных препятствий. Так что, выбрав уютное
местечко, укрытое от холодного ветра, на берегу речки
Кара-Оюк, вытекающей из той долины, куда и собирались
подниматься, мы развели костерок и вскипятили чай. Во время
этого процесса я, как всегда, использовал подвернувшуюся паузу
для того, чтобы сбегать вверх по склону на разведку. Под ярким
солнцем покрытые мхом камни выглядели весьма уютно, в
особенности там, где среди валунов росли забравшиеся выше всех
остальных деревьев, пушистые кедры.
После обеда мы полезли на склон, снова обливаясь потом,
как в первые дни. Длилось, однако, это недолго, так как,
обойдя бараньи лбы слева и выйдя на травянистую седловинку, мы
увидели, что до морен идти совсем недалеко. Так что перед нами
встала дилемма: либо идти до упора вверх, надеясь встать на
леднике или, при удаче, на морене, либо свернуть направо к
скрывающемуся за небольшим перегибом озеру. В конце концов
желание отдохнуть после тяжёлых первых дней пересилило, мы
отбросили вполне разумные соображения о том, что предстоят ещё
не менее трудные испытания, и направились к озеру. Обойдя
бараньи лбы, с которых срывался пенистый поток, мы оказались
на тундровой равнине, посреди которой светилась характерной
бирюзой водная гладь. Судя по всему, мало кто посещает это
очень красивое место, так что мы ничуть не жалели о своём
поступке, даже с учётом того, что нам пришлось преодолеть в
последовавшие дни. Какое-то всеохватывающее умиротворяющее
чувство, полное душевное спокойствие и долгожданное ощущение
слияния с природой наконец-то пришло к нам.
Поддувал ветерок, хлопая полиэтиленом, иногда чуть-чуть
моросил дождь, но всё равно было хорошо. Светилось озеро и
качались притопленные водой головки цветущего золотого корня.
А впереди за поворотом нас ждали перевал Кара-Оюк и пик
Разоружения, сами по себе вполне сложные и красивые, но
выбранные мною всего лишь в качестве средства для тренировки,
акклиматизации и вхождения в форму.
21 июля
Погода с утра была всё та же: поддувает ветер и иногда
моросит, что опять, как и вчера, мешает собираться. Наконец,
после долгих мучений с барахлящим примусом, завтракаем и
выходим, намереваясь в этот день подняться на перевал. Вскоре,
однако, мы вынуждены остановиться, чтобы укрыть полиэтиленом
рюкзаки и, по возможности, самих себя, так как слабенький, но
достаточно нудный и настырный дождик перестал делать перерывы
в своей гнусной работе и заморосил постоянно. При этом он,
самое главное, намочил камни в рандклюфте, заставив нас
довольно существенно снизить скорость. Вскоре мы, впрочем,
вылезли из него на морену, а затем - и на открытый лёд, но
быстрее, по-видимому, двигаться не стали, так как только к
обеду подошли к основанию перевального взлёта. От холодной
мороси все уже начали замерзать, залезли под большой
полиэтилен рядом с примусами и попытались хоть немного
согреться. Дождь, тем временем, начал чередоваться с мокрым
снегом, температура воздуха упала почти до нуля, в результате
чего мы во время обеда больше энергии затратили на обогрев
окружающей среды, чем потребили с пищей и горячим чаем, ещё
сильнее замёрзли и потеряли последний энтузиазм. Самое же
главное - в таком состоянии было просто опасно лезть на крутой
ледовый склон, даже с учётом согревающей тяжёлой работы.
Впрочем, если хорошенько подумать, то всё-таки основной
причиной того, что мы предпочли ночевать на ближайшей морене,
было нежелание себя насиловать, в особенности после
предыдущего дня, когда мы наконец-то перестали ощущать себя
чужеродными вкраплениями в единой ткани окружающей природы.
И она как бы одобрила наше решение, ибо падение снега
постепенно прекратилось, а после того, как мы выложили камнями
площадку и установили палатку, вообще выглянуло солнце,
пригрев нас своими стелющимися лучами и позволив немного
посушиться. Я в очередной раз зашил свои кроссовки, надеясь,
что они, несмотря на предстоящие им испытания, всё-таки
доживут до конца этого продолжительного двойного похода, тем
более, что вплоть до спуска к Катуни мне они практически не
понадобятся. Наступил черёд ботинок поработать.
Разъяснилось, и теперь мы могли хорошо разглядеть ледовый
склон, ведущий к нашему перевалу, а, значит, и выбрать
оптимальный путь подъёма по нему. Вместе с солнцем возникли
как из тумана и ассоциативные воспоминания о прошлогоднем
фанском походе, так как при этом освещении наша нынешняя
стоянка была очень похожа на ночёвку под перевалом Зиндон, а
при взгляде на перевальный склон приходил на память подъём на
Седло Гусева-Мухина. При этом, однако, я почему-то не вспомнил
о том, что поднимались мы на него тогда практически целый день.
22 июля
Лёгкий снег, выпавший ночью, не внёс практически никаких
изменений ни во внешний вид перевального склона, ни в его
техническую сложность. Другое дело, что то, что мы не
поднялись на седловину в предыдущий день, уже с достаточной
очевидностью должно было внести коррективы в наши сегодняшние
планы и, в первую очередь, поставило под сомнение возможность
совершить радиальный выход на пик Разоружения. Ну что ж, пусть
будет, что будет - решили мы и, спустившись с морены,
направились прямо к середине ледового склона, пересекли
ледник, надели кошки и начали подъём.
Направление, в котором нужно двигаться, было, казалось
бы, достаточно очевидным: надо было идти прямо вверх до
бергшрунда, пересечь его в наиболее удобном месте, а затем -
повернуть направо и по диагонали выйти на седловину. Поначалу
мы так и действовали, причём работали довольно быстро и,
несмотря на отсутствие совместных тренировок, слаженно. На
нижней, самой пологой части склона, как и полагается, лежал
снег, не очень глубокий, однако, да к тому же ещё и
уплотнённый сошедшими лавинками. Так что просто пешком без
страховки пройти удалось совсем немного, ибо стоило крутизне
немного возрасти, как лезть с довольно тяжёлыми рюкзаками на
передних зубьях стало достаточно дискомфортно. Пришлось вешать
верёвки, при этом первым, несмотря на смены лидера, шёл, в
основном, Андрей М.
Когда мы стали приближаться к бергшрунду, склон по
естественным причинам стал выполаживаться, снова на нём
появился снег, под внешне ровной поверхностью которого
обнаруживались при нагрузке всяческие неоднородности, что
свидетельствовало о том, что находимся мы не на основном теле
ледника, а на забитой упавшими сверху снежными и ледяными
глыбами трещине. А вот и она сама, с наклонённым в нашу сторону
верхним краем и, конечно же, с парой снежных мостиков,
позволяющих подобраться к нему и, при удаче, выбраться наверх.
Мне кажется, что левый из них более надёжен. Я снимаю
рюкзак и со второй попытки выбираюсь наверх, благодаря бога за
то, что мне удалось, стоя ещё внизу на мостике, вкрутить
ледобур в верхний край. Именно на этом крюке я и повис,
сорвавшись в первом подходе. Выше трещины снега нет, только
налетающие время от времени порывы ветра несут по поверхности
жёсткого ноздреватого фирна позёмку. Более или менее тихая
погода с иногда просвечивающим сквозь туман солнцем начинает
меняться. К тому же после выхода прошло уже достаточно много
времени, и конечности без внутренней подпитки начинают
постепенно замерзать. Хочется побыстрее выйти к такому месту,
где можно и перекусить, и дать возможность отдохнуть уже
изрядно оттянутым плечам.
Мы прижаты к склону и в буквальном смысле не видим дальше
своего носа. Далеко ли ещё придётся нам лезть до пологого
места, если мы пойдём вправо по диагонали, неизвестно, а ведь
на всём этом пути придётся крутить ледобуры и навешивать
верёвки. В то же время скалы прямо над нами кажутся такими
близкими, камнепадоопасный участок уже пройден, и создаётся
полное впечатление, что, поднявшись вверх, мы либо по камням,
либо вдоль них безо всяких проблем выйдем на перевал.
Соблазнённые этими ложными по своей сути соображениями, мы так
и пытаемся действовать. И что же, по крайней мере, нам
действительно удаётся найти у скалы узенькую полочку и на ней
пообедать так, как и полагается, то есть с горячим чаем,
вскипячённым на примусах. Вдобавок время нашего обеда
совпадает с паузой между порывами ветра, иногда проглядывает
солнце, но всё же в основном нас обволакивает туча,
зацепившаяся за пик Разоружения, и при этом время от времени
обсыпает пушистыми снежинками.
Попытка пройти вдоль скал не удаётся, а о том, чтобы
вылезти на них, и вообще речь не идёт: слишком круты они и
скользки для того, чтобы заниматься свободным лазанием с
тяжёлыми рюкзаками на горбу. Ничего не остаётся делать, кроме
как идти траверсом на передних зубьях, что тоже никому не
нравится, но, по крайней мере, выводит нас, наконец, на
гребень метров на сто выше седловины перевала.
Нижняя грань облаков, зацепившихся за вершины, находится
немного выше, солнце высвечивает то один склон, то другой,
время от времени возникают из белёсой мглы заснеженные пики,
ледники и перевалы. Только выше седловины Делоне облачность
какая-то особенно плотная: чувствуется незримое присутствие
Горы. Смотрим налево и видим, что до вершины пика Разоружения
рукой подать и что к ней ведёт простой, но нудный путь по
осыпям, присыпанным снегом. Идти туда совершенно не хочется,
да и время уже достаточно позднее, так что ноги сами собой
поворачивают вниз по направлению к стоянке, до которой, как
кажется, идти не так уж и далеко. Спотыкаясь на
проваливающемся снегу, спускаемся на седловину и садимся,
чтобы снять кошки. Ветер стихает, и уже ничто не мешает нам
спокойно двигаться в сторону перевала Дружба. Спускаемся со
снега на камни и пытаемся выйти траверсом на этот длинный
гребень. Путь простой, но движения наши от незаметно
надвинувшейся усталости замедлены, а внутреннего тепла уже с
трудом хватает на то, чтобы согревать пальцы рук, постоянно
соприкасающихся с холодными скалами. Снова нас тянет пройти
кратчайшим путём, и опять, в который раз мы убеждаемся, что он
не оптимален. Но всё равно, даже несмотря на усталость, было
приятно подниматься пусть по гладким, но сухим гранитным
плитам, живо напомнившим нам июньскую поездку на Столбы.
Собственно седловина перевала расположена в самом дальнем
от пика Разоружения понижении длинного и ровного гребня,
отходящего от безымянной вершинки рядом с перевалом Кара-Оюк и
идущего в сторону Белухи. При этом на неё можно с обеих сторон
зайти пешком по осыпи, присыпанной снегом. Именно в том месте
в 85-ом году нас прихватили последние порывы ураганного ветра,
заставившего нас отказаться от мысли подняться на Вершину и
повернуть вниз. Только в коротких паузах, когда его сила
несколько ослабевала, нам удавалось оторваться от вбитых в
снег ледорубов и сделать несколько шагов, после чего снова
приходилось прижиматься к склону, чтобы не быть сбитым с ног.
Особенно неприятным был момент перехода через перегиб, так как
ветер нёсся снизу вверх по склону и бил упругими воздушными
струями, перемешанными со снежной позёмкой, прямо в лицо. (Кто
знал, что нам в ближайшем будущем предстоит пережить ничуть не
менее острые ощущения).
Сейчас всё было по-другому, тихо и ясно, но мы и
находились в другом месте, там, где скальный гребень круто
обрывается к заснеженной поверхности ледника. Можно было
пройти траверсом по его верху до седловины, но при попытке
сделать это налегке мне стало ясно, что в нашем нынешнем
состоянии лучше взять и просто спуститься прямо вниз, повесив,
естественно, верёвку. И снова возникали ассоциации, на сей раз
с весенним походом по Терскею в 90-ом году, с перевалом СОАН,
где на склоне лежали такие же скользкие от влажного лишайника
камни, как и здесь в начале спуска к леднику. Похоже это было
и на спуск с Урусвати в том же году, но уже неподалёку от того
места, где мы находились сейчас. В результате в основном мы
спустились пешком, но, конечно же, очень медленно, с огромными
предосторожностями, без которых нельзя, наверное, было
обойтись в нашем опустошённом от усталости состоянии. Пришлось
всё-таки повесить одну верёвку, попроваливаться немножко перед
выходом на ледник, а потом и связаться на всякий случай, для
того, чтобы без риска пройти по его заснеженной поверхности.
Казалось, что теперь-то уж можно расслабиться - ведь идти
осталось совсем недолго. Вот поворот ледника, а за ним на
моренах - травянистые лужайки. В действительности, однако, до
травки от этого места было достаточно далеко, и только за счёт
высокой скорости, почти бега, нам в 85-м году удалось быстро
спуститься с перевала Дружба. Сейчас же мы были совсем в
другом состоянии, и, в частности, по этой причине хотелось не
мёрзнуть на леднике, а с комфортом устроиться на тёплой земле,
и времени на то, чтобы дойти до подходящего места, мне
казалось, хватит даже с учётом нашей теперешней скорости.
И снова мы бездумно пошли кратчайшим путём, чтобы в
очередной раз удариться мордой об асфальт. Вместо того, чтобы
постепенно терять высоту вместе с ледником и идти по его
ровной поверхности, совершая по длинной дуге правый поворот,
мы прижались к правому борту долины, в результате чего были
вынуждены, в конце концов, вылезти из рандклюфта ещё дальше
направо, на скользкие и неустойчивые камни. Конечно же, в
принципе, ничего страшного в этом не было, если не учитывать
конкретные обстоятельства. И дело здесь не только в утомлённом
состоянии как тела, так и духа, находясь в котором, лучше,
если уж припёрло, выполнять тупую и монотонную работу типа
ходьбы по плавно спускающемуся леднику, но ещё и в ногах,
сбитых до нестерпимой боли жёсткими ботинками.
Естественно, что при первой же возможности мы снова вышли
на ледник, но к этому моменту никаких душевных сил у Ирины уже
не осталось, она уселась на рюкзак и расплакалась от ощущения
своей беспомощности перед непрекращающимися физическими
мучениями. Время было уже позднее, и, конечно же, давно пора
было останавливаться, ужинать и отдыхать от тяжёлого трудового
дня. Но теперь, когда до конца ледника было уже рукой подать и
оставалось пройти совсем немного, чтобы выйти на морену, надо
было взять себя в руки и всё же доползти до тёплых камней. О
травке речи уже не шло, так как, по крайней мере, в пределах
видимости её не было, и только какие-то зелёные пятна среди
нагромождения скальных обломков вселяли робкую надежду на то,
что нам всё-таки удастся установить палатку до наступления
темноты. Солнце, тем временем, опустилось ниже уровня туч и,
сверкнув на мгновение, тут же скрылось за гребнями пиков
Рериха и Урусвати. Рассуждать было уже некогда, я подхватил
Ирин рюкзак, отнёс его на пару сотен метров и вернулся за
своим. Мужики с Ириной тем временем тоже двинулись вниз, и к
тому моменту, когда я хотел продолжить свои челночные
переходы, Андрей Ш. подхватил Ирин рюкзак за одну лямку, я
взялся за другую, и так, время от времени меняя руки, мы
донесли его до конца ледника, где Ира, понемногу пришедшая в
себя, смогла снова впрячься в это ярмо. Но дальше ведь снова
надо было выходить на камни, посреди которых виднелось
небольшое серо-голубое мутное моренное озеро. Я, естественно,
рванул вперёд, надеясь всё-таки на чудо, на то, что посреди
этих моренных нагромождений обнаружится хотя бы небольшой
ровный клочок, заполненный иловыми наносами отступившего
озера. Надежды оказались ненапрасными, и площадка, которой уже
пользовались предыдущие туристы, как раз подошла для нашей
палатки. Ужинали мы уже в кромешной тьме, приняв, естественно,
спирта для расслабления.
23 июля
Вчерашние сверхусилия вплоть до полного изнеможения
позволили нам почти догнать запланированный график похода. Но
какой ценой! Чувствовалось, что совершенно необходимо
отдохнуть и выспаться, независимо от того, куда мы направим
свои стопы в дальнейшем. И как будто специально, чтобы у нас
не было никаких соблазнов куда-то с утра идти, рваться к
вершинам, на нашу палатку спустился густой туман, оседавший на
полиэтиленовой плёнке мелкими капельками. Позавтракав, не
вылезая из дома, мы снова завалились спать и так продремали до
обеда, когда туман постепенно начал рассеиваться, светясь от
пробивающегося сквозь него солнца. Озеро выглядело просто
сказочно при этом призрачном освещении, было даже жалко
уходить от него, да и вообще не хотелось снова навьючивать на
себя тяжёлые рюкзаки и куда-то их тащить.
Решение воспользоваться запасным вариантом начало
вызревать ещё в предыдущий день, а с утра на свежую голову оно
постепенно оформилось под воздействием трезвых рассуждений по
поводу невозможности в таких ботинках, как у Ирины, лезть по
какому-то серьёзному маршруту. К тому же и у Андрея Ш. тоже
были проблемы с мозолями. Переутомление в предыдущий день,
конечно же, сказалось на принятии решения, но всё-таки это было
не главной причиной, физических сил на собственно маршрут по
ребру и на борьбу с возможной непогодой при подъёме вполне
хватало.
Вышли мы после обеда, двигаясь довольно медленно и
осторожно на влажных камнях. Сквозь облака просвечивало
солнце, но было прохладно и даже холодно, когда начинал
поддувать ветер. Ещё целый переход понадобился нам на то,
чтобы, наконец-то, спуститься по тропе на моренах к тем
травянистым лужайкам, к которым я так стремился вчера. Здесь,
конечно же, было уютно, но не настолько, чтобы жертвовать ради
попадания сюда своим здоровьем. Дальше, со всей очевидностью,
нам необходимо было выбираться на верх моренного вала, по
гребню которого, судя по всему, идёт тропа. Подъём этот дался
нам довольно тяжело, а тропа оказалась относительно слабо
натоптанной по той, скорее всего, причине, что многие
предпочитают подниматься к Аккемской стене прямо по середине
ледника, свободной от моренных нагромождений. Нам, однако, не
было никакого резона делать довольно большой крюк, и мы
продолжили своё движение прямо по направлению к ледопаду,
отделяющему длинный язык Аккемского ледника от его верхнего
ледового поля. В любом случае нам надо было на него выйти, мы
даже могли действовать по плану, повернуть направо к ребру и
остановиться где-нибудь рядом с ним. Но какая-то отупелость
после вчерашнего, усугублённая портящейся погодой, не
позволила нам изменить уже принятое решение.
Среди камней, чернеющих и коричневеющих на поверхности
ледника, мы заметили какое-то движение. Оказалось, что целая
группа людей движется в том же направлении, что и мы,
опережая нас примерно на полчаса. На входе в ледопад они,
по-видимому, решили сэкономить время и не надевать кошки, что,
по моему мнению, было достаточно рискованно. Мы же, особенно
никуда не торопясь, спокойно обулись и постепенно начали
распутывать трещины, пользуясь, естественно, следами прошедших
перед нами там, где они были видны на ноздреватом льду. Пока
мы поднимались, облака, что висели чуть выше поверхности
ледника и светились от проникавшего сквозь них солнца,
отражаемого белой Аккемской стеной, постепенно уплотнились, из
них начали падать редкие снежинки, незаметно для глаза
увеличивая свои частоту и размер. Мы всё-таки повернули налево
и вдоль невысокого моренного гребешка побрели уже по покрытому
тонким слоем мокрого снега леднику по направлению к моренному
холму, на котором, судя по всему, должны были быть
обозначенные на карте так называемые Томские стоянки. При
сером вечернем освещении сквозь пелену падающего снега мы,
естественно, ничего издали разглядеть не могли и, только
подойдя совсем близко, увидели прилепившиеся среди камней
разноцветные палатки. Игнорируя сидящий в них и разгуливающий
около народ, мы прошли мимо, выбирая по ходу наиболее
подходящую из оставшихся площадок. Снег постепенно стал падать
реже, но превратить моренную пыль в жидкую грязь он уже успел,
к чему мы, впрочем, были морально готовы, так что нас
совершенно не угнетала окружающая серая мрачность, мы были
сами по себе, независимые, как от природы, так и от случайно
оказавшихся рядом с нами людей.
24 июля
Приняв вчера решение продолжить наш поход по запасному
варианту, мы вначале даже не почувствовали, что этим
избавились от внутреннего напряжения, несмотря ни на что
присутствовавшего, как ожидание выхода на самый сложный
участок маршрута. Поворот в сторону от пика Двадцатилетия
привёл к тому, что в это солнечное прекрасное утро мы,
наконец-то, смогли вполне ощутить чувство расслабленности и
душевного комфорта от сроднённости с окружающими нас горами. А
маршрут по ребру, ярко светящемуся на другой стороне ледника,
уже не казался таким сложным, и было ощущение, что он нам
вполне по плечу, несмотря на высказываемые сомнения. Вся
Аккемская стена была прекрасно видна в отражённом от склонов
пика солнечном свете, и никаких явных признаков того, что на
вершине дует ветер, не было. На леднике же вообще было тихо и
тепло, и ничто не мешало нам спокойно собираться перед выходом
в сторону перевала Делоне. Туда же, как оказалось, собирался
двигаться и другой народ, с которым мы затем невольно
познакомились в течение дня. Выяснилось, впрочем, это ещё
вечером, когда Андрей М. не выдержал и в процессе своего
дежурства не смог не пообщаться с шатающимися по моренам
обитателями соседних палаток. Очень разношёрстная компания
подобралась в результате на Томских стоянках. В центре,
естественно, была стационарная палатка, установленная, как и
следовало полагать, местными людьми, причём во главе с самим
В.Якубовскими, начальником Горно-Алтайской КСС. Вокруг
расположились швейцарцы, а совершенно отдельно - несколько,
как ни странно звучит это совпадение, томичей.
Чтобы не быть застигнутыми на леднике ярким солнцем, мы
постарались выйти до того момента, как оно поднимется над
гребнем пика Делоне. Движимые точно такими же соображениями,
практически одновременно с нами вышли из лагеря и два мужичка,
один из Омска, а другой - из Томска, но оба они работали на
команду Якубовского, который, вывезя под Белуху иностранцев,
не пренебрёг возможностью поразвлечься и прихватил с собой
парочку девиц не очень горного вида, но достаточно спортивных
и, как оказалось, быстро обучаемых.
Парни шли вместе с нами, шли в нашем темпе, не отрываясь
и не отставая, а мы, чувствовалось, уже акклиматизировались и
набрали спортивную форму. Остановились на перекур мы тоже
одновременно, да это было и естественно, так как солнце
всё-таки вылезло из-за гребня, заставив нас срочно заняться
макияжем. Заодно уж, чтобы не терять ещё раз время на
остановку, были надеты пока ненужные обвязки и кошки. Тем же
самым занимались и мужики, посланные, как стало ясно, вперёд
обрабатывать склон и навешивать перила, по которым уже должна
будет подняться толпа. Они угощают нас каким-то импортным
концентратом, разведённым почему-то горячей водой, мы из
вежливости соглашаемся, что это хороший напиток, и продолжаем,
не торопясь, снаряжаться, в то время как они уходят к началу
подъёма. Не причисляя себя к толпе, да и вообще воспринимая
людей, как нечто присущее горам, на что не стоит особо
обращать внимание, мы собираемся действовать самостоятельно,
не доводя, впрочем, это дело до абсурда, пройти по их следам
до начала технически сложного участка, а затем уже подниматься
с навешиванием и подноской верёвок так же, как и на перевал
Кара-Оюк. Снизу кажется, что этот подъём короче и что, работая
как в прошлый раз, к обеду мы точно будем на седловине.
К тому моменту, когда я подхожу к первой трещине, парни
только-только организовали страховку, и один из них уходит
налегке наверх. Весь склон по-прежнему находится в тени, ветра
нет, но наверху видно, как вдоль гребня проносится сверкающая
в лучах невидимого солнца позёмка. Прохладно, хочется
двигаться, но в любом случае мне остаётся только ждать Андрея
для того, чтобы самому начать работать параллельно, не мешая
мужикам, так как сзади начинает подтягиваться довольно большая
толпа из их группы. Происходит, однако, это очень медленно,
верёвок у них на весь склон не хватает, и парни предлагают нам
не вешать свои перила, а воспользоваться чужой работой, отдав
взамен свои верёвки для обработки верхней части склона. До сих
пор не уверен в правильности своего решения принять их
вариант, так как есть аргументы и за и против. С одной
стороны, на перевале мы оказались раньше, чем если бы
поднимались самостоятельно, но в результате были вынуждены
сидеть довольно долго, ожидая, пока поднимется последний и
снимет наши верёвки. Плюс, конечно же, был и в том, что по
леднику Менсу мы шли всё время по следам ушедшего вперёд
Якубовского, причём не только до вечера, но и на следующий
день.
Итак, один из парней крутил ледобуры, другой страховал
его, а мы поднимались по перилам вслед за ними и заодно
подносили верёвки. Дело пошло споро, но всё равно приходилось
поспешать, так как к подножию склона наконец-то подползли
остальные, в том числе и двое швейцарцев, один из которых,
долговязый молодой парень, довольно технично и быстро догнал
нас. Представившись, он угостил нас всё той же водичкой,
которая в остывшем виде была уже вполне съедобна.
Пока мы по очереди поднимались, сообщая друг другу на
различных языках, что верёвка свободна, солнце всё-таки смогло
выползти из-за гребня и осветить весь склон, заставив нас на
последних метрах уткнуться в него носом. На перевале ветер уже
стих, и вскоре здесь собралась довольно большая толпа, тут же
принявшаяся фотографироваться и шуметь. Мы же, поняв, что
сидеть тут нам предстоит ещё долго, поставили кипятиться
водичку для чая, причём, как оказалось, не только для себя, но
и, опять же, для алтайской компании, которая, в свою очередь,
угостила нас деликатесами. Пока всё это происходило, на
седловине как-то незаметно появились томичи, свернули свои
верёвки и сели смотреть на гребень, ведущий с перевала через
вершину Делоне к Белухе. Намеченный ими путь подъёма
традиционен, технически не очень сложен, но, однако,
достаточно опасен из-за карнизов, свисающих, как это ни
удивительно, в обе стороны. Общаясь с ними, мы, естественно, и
не могли предположить, что на следующий день одного из них уже
не будет в живых: он сорвётся вместе с одним из этих карнизов,
улетит до самого основания ледового склона, где ещё через день
его уже навсегда похоронит свежая лавина.
И нет ничего неправильного в этой трагической смерти,
пусть даже нелепой и случайной, то есть именно такой, какова и
сама жизнь, может быть даже слишком простой и чистой по
сравнению с ней.
Да, это произойдёт, но никто об этом ещё не знает, и
рутина жизни продолжается. Якубовский спускает по верёвке
через небольшой карниз своих девиц и швейцарцев на ледник
Менсу и уходит с ними в направлении Берельского
седла, виднеющегося за белой заснеженной чашей, и до которого,
как кажется, рукой подать. Но как же обманчива эта сверкающая
белизна! Идти нам придётся до самого вечера, почти до темноты.
Мы выходим, в результате, последними, совсем заскучав в
ожидании своих верёвок, которые снимали те же самые двое
парней, до конца отработав на склоне за всех остальных.
Впереди идущие уже почти потерялись в снегах, своими
микроскопическими фигурками позволив нам ощутить реальный
масштаб ледника, который нам предстояло пересечь. Солнце
постепенно начало как бы гаснуть, притушенное всё более
сереющей дымкой, наползающей из-за Горы и несущей с собой
холод, ветер и снег. Но пока что было светло и достаточно
тепло, только ноги в процессе топтания снега начали заранее
ощущать надвигающиеся перемены в окружающей обстановке,
тяжелеть, намокать и мёрзнуть. Пару раз, впрочем, пришлось
погрузиться в снег и поглубже, там, где он своей раскисшей
массой всё-таки заполнил трещины, не позволив провалиться
полностью, а только заставив немножко поплавать.
В том месте, где начинается уже подъём в сторону
Берельского седла, мы нагоняем сборную группу, но не спешим,
так как нет никакого резона её обгонять и топтать за всех
следы. Но вот погода совсем портится. Снег вперемешку с
какой-то белой мглой не даёт разглядеть путь дальше, чем за
сто метров, а порой не видно уже и впереди идущего. Народ
останавливается, мы почти натыкаемся на них и тоже решаем пока
отдохнуть, а затем уже выбирать какой-то из вариантов
дальнейших действий.
Было сыро и холодно, серый полумрак давил со всех сторон,
а налетавший порывами ветер слепил глаза снежной крупой.
Сидеть и отдыхать совершенно не хотелось, надо было что-то
делать: либо идти дальше, либо ставить палатку. Из туманной
мглы вынырнули две фигуры, при ближайшем рассмотрении
оказавшиеся Якубовским со товарищем. Они сообщили, что дальше
есть место поровнее, но зато и ветра там больше, так что лучше
ставить палатки прямо здесь. Мне же казалось, что мы слишком
мало работали в этот день, а до темноты ещё достаточно много
времени, чтобы пройти дальше и за счёт этого назавтра
наверняка выйти на Седло, независимо от того, какая будет
погода. Причиной такого психологического настроя было, конечно
же, долгое бездеятельное сидение на перевале Делоне и хождение
по чужим верёвкам и следам. Я даже вышел из себя и рявкнул на
друзей, чтобы они шевелились, а не стояли на месте, но, пройдя
несколько десятков метров, всё-таки осознал объективную
необходимость в данной ситуации становиться на ночлег прямо на
том месте, где мы сейчас находимся, так как совершенно
неизвестно, что нас может ожидать дальше. Пришлось,
естественно, поработать для того, чтобы выкопать и вытоптать
горизонтальную площадку на склоне крутизной градусов в
двадцать, руки очень быстро замерзали, а вслед за ними
становилось всё более холодно и всему остальному телу.
Пришлось даже перед ужином опрокинуть по паре колпачков для
сугреву.
25 июля
Ночью ветер стих, облака разнесло и чуть-чуть
подморозило. Погода в результате была просто великолепна. Под
ослепительно ярким сверканием утреннего солнца, отражаемого
свежим снегом, мы, наконец-то сориентировались и поняли, что
находимся на нешироком покрытом льдом юго-восточном плече
Белухи несколько выше Берельского седла, а снежные горбы, что
еле виднелись в вечерней мгле слева от нас, круто обрываются
на Большой Берельский ледник, лежащий далеко внизу. Эти
задрапированные фирном и плотным снегом ледовые глыбы казались
не очень-то и большими, но стоило мне подняться на них, чтобы
обозреть окрестности, как стало ясно, что даже по сравнению с
ними наши палатки выглядят, как маленькие пятнышки, а уж на
заснеженных склонах массива Белухи их вообще можно было не
заметить, если бы не их контрастно выделяющаяся на белом фоне
расцветка.
На юг из-под наших ног уходило целое море застывших
скальных и заснеженных гребней, исчезающее где-то в туманных
далях великих каменистых пустынь Китая. Видимость была
прекрасная, и в то же время солнечные лучи, рассеянные
какой-то незаметной для глаза дымкой, на удивление ласково,
как-то по-осеннему мягко скользили по снежной поверхности.
Было довольно прохладно, несмотря на почти полное безветрие, и
совершенно не ощущалась обычная на работающем, как рефлектор,
леднике жара. Мы инстинктивно не суетились, спокойно и без
спешки готовясь к выходу, ибо ясно было, что при такой погоде
мы наверняка к вечеру окажемся на намеченном для стоянки
месте. К тому же по-прежнему нам предстояло двигаться в том же
направлении, что и сборной алтайской команде, которая, оставив
в палатках пару неэнтузиастов, двинулась налегке в радиальный
выход на вершину и, естественно, собралась и вышла раньше нас.
Погода пела, следы были натоптаны, оставалось только
выбрать подходящий темп и ловить кайф, по возможности не потея
и не задыхаясь. Плавный и равномерный подъём без дёрганий и
рывков, тёплое солнце, блистающий мир, отступающий всё дальше
вниз, и сладкая курага, что постепенно тает во рту. Вот так
незаметно мы дошли почти до самого перевала ТКТ, где следы
повернули круто вправо, в обход Берельского пика, а нам
оставалось только преодолеть бергшрунд и выйти на совсем уже
близкую седловину. Только здесь, кстати, подходя к перевалу,
мы обнаружили довольно ровные и безопасные площадки для
палатки, до которых в предыдущий день нам ни за что бы не
удалось добраться.
Итак, мы свернули с чужих следов на целину и сразу же
почувствовали коварство горного солнца, которое совершенно
незаметно изменило всё-таки структуру снега, сделав его более
рыхлым и влажным одновременно. Поначалу аккуратное и даже
нежное с ним обращение позволяло нам оставаться почти на
поверхности, однако, по мере увеличения крутизны склона, ноги на
каждом шаге стали проваливаться глубже, чем по колено, но,
слава богу, продолжалось это недолго, бергшрунд как-то
незаметно был пройден, и мы оказались на перевале.
Небо распахнуло свои объятия ещё на одну четверть, открыв
под собой в голубоватой дымке белые каскады ледника Геблера,
отступающие на запад лесистые гребни и между ними - светлую
ленту галечных наносов с налепленной на неё блестящей полоской
Катуни. Барашки облаков плыли ниже нас, волоча под собой
тёмные пятна теней, среди которых сверкал, как зелёный
изумруд, склон далёкой сопки. Настолько далёкой, что и не
верилось в достижимость этих тёплых мест, особенно отсюда, с
этого открытого всем ветрам заснеженного гребня. Но пока было
тихо, и хотелось сидеть и смотреть, наблюдая за постоянно
меняющимся пейзажем.
До вершины отсюда было совсем рукой подать, но пришедшая
в голову и даже высказанная вслух идея не спускаться, не
терять высоту, время и выдавшийся неожиданно погожий день, а
повернуть направо вверх прямо к вершине повисла в разреженном
горном воздухе и, не найдя поддержки, растворилась.
Мы опять забыли простую истину о том, что "здесь климат
иной", что в горах невозможно плыть по течению, что
душевная гармония - это не цель, достигнув которой, можно
отдохнуть, а постоянный процесс, где почти непредсказуемо
чередуются моменты напряжения и расслабления. Мы пытаемся
внести в него хоть какую-то детерминированную
упорядоченность, намечая план своих действий, но, однако,
не можем предвидеть главного - поведения природы, ради
взаимопроникновения с которой мы и ходим в горы.
Никто, конечно же, не знал, какая будет погода на следующий
день, когда по плану мы будем подниматься на вершину, но в
глубине души гнездилось совершенно ложное убеждение в том, что
сегодняшнее утро повторится и назавтра. Естественно поэтому,
что требовался довольно сильный волевой импульс, чтобы
заставить нас относительно лёгкий в физическом отношении
вариант действий поменять на довольно суровый подъём по гребню
со всё ещё достаточно тяжёлыми рюкзаками.
Впрочем, что теперь жалеть об упущенных возможностях,
наивно предполагая, что в следующий раз мы будем умнее.
Следующего раза не будет, ничто в этой жизни не
повторяется, и даже собственные ошибки мало чему учат, а
о чужих и говорить не стоит...
Огромный ледник, лежащий внизу, обдаёт нас своим дыханием, и
сразу же появляется желание спуститься в заснеженную чашу
подперевального цирка, где, судя по всему, тепло и можно
спокойно пообедать. Мы оглядываемся назад и с трудом различаем
маленькие фигурки на заснеженном гребне. Это народ из команды
Якубовского карабкается к вершине и, в отличие от нас, если от
чего и страдает, так, скорее, от жары, а не от холода. Ну что ж,
пока всё в наших руках, надо просто по-быстрому надевать кошки
и, не мешкая, спускаться. Руки, однако, пока я затягиваю ремни
и налаживаю ледобур-самосброс, замерзают, и приходится, пока
остальные спускаются, срочно их отогревать, чтобы они, если и
не всё, то хотя бы верёвку смогли удержать.
На спуске, несмотря на солнце, по-прежнему нежарко, а
ветер выдувает снежную пыль из-под ног и уносит её вверх,
совершенно, впрочем, не мешая нам получать удовольствие от
техничной работы на крутом ледовом склоне. Всё прекрасно
вплоть до последней верёвки. Она была закреплена прямо над
бергшрундом, прыгнув через который, я изрядно перепутал два
конца, основной и вспомогательный, долго приводил их в
порядок, но так и не довёл дело до завершения. По этой причине
ледосброс никак не хотел выкручиваться, заставив меня, в конце
концов, навалиться всем телом на верёвку, в результате чего я
вместе с рюкзаком опрокинулся на спину, но, по счастливой
случайности, ни себя, ни других кошками не задел.
Побарахтавшись в сыром снегу, я физически ощутил вполне
очевидные последствия солнечной погоды, которые за время обеда
ещё более усугубятся, мы окажемся в снежной западне и
выбраться из неё сможем только после достаточно холодной ночи.
Так что, согревшись и смотав все верёвки, кроме одной, мы
связались и бодро двинулись вниз, стараясь обходить
присыпанные свежим снегом трещины, которые при контрастном
солнечном освещении угадывались достаточно чётко. Но вот
налетают облака, и в рассеянном ими свете кажется, что весь
предстоящий нам путь - это одна ровная поверхность, плавно
спускающаяся к леднику Геблера, на которой нет ни перегибов
ни, тем более, трещин. Приходится снимать тёмные очки, но и
это не помогает: всё однообразно бело и совершенно непонятно,
куда идти. Но всё-таки солнце иногда прорывается, и
пробегающие по снегу пятна света позволяют в какой-то степени
составить представление о ближайших к нам особенностях
рельефа. А в следующее мгновение опять ничего непонятно, и
только интуиция, базирующаяся на многолетнем опыте, позволяет
на основе минимальной информации выбрать безопасный и близкий
к оптимальному путь.
Гребень слева заканчивается, обрываясь огромными
многометровыми сераками к леднику, а мы спускаемся прямо вниз
в уютную снежную чашу, окружённую почти что со всех сторон
крутыми ледовыми склонами. Здесь, в этом амфитеатре, открытом
к долине, можно, наконец-то, спокойно пообедать и утолить
жажду смородиновым морсом перед тем, как повернуть направо и
по свежим, судя по всему, сегодняшним следам начать
подниматься на Седло. Время от времени солнечные лучи
пробиваются сквозь туман, и становится классически
по-ледниковому жарко, но вскоре Земля поворачивается так, что
облака, зацепившиеся за Западную Белуху, оказываются как раз
между нами и Солнцем. Пора выходить, чтобы при удаче успеть
хоть что-нибудь разглядеть и наметить путь подъёма на вершину.
Люди, прошедшие перед нами, довольно неплохо разобрались
в системе трещин на леднике, и мы, доверившись их следам,
спокойно и без суеты последовали за ними. Снег, конечно же,
немного раскис за день, но внутри натоптанных ступенек он был
более плотен и, в какой-то степени, скрыт от прямого
воздействия солнечных лучей, что позволяло практически не
проваливаться. Следы увели нас направо под скальные склоны
восточной вершины, где огромные трещины, пересекающие ледник
по всей его ширине, погребены лавинными телами, частично уже
превратившимися в лёд. Однако и здесь приходилось петлять,
переходя с одной снежно-ледовой глыбы на другую и постоянно
помня о таящихся под свежим снегом трещинах. При этом
казалось, что всё, что может с нами случиться, мы вполне
способны заранее предвидеть.
Произошло, однако, совсем не то, чего можно было ожидать,
а нечто совершенно нелепое. В тот момент, когда мы как раз
проходили по снежным мостикам довольно неприятный участок,
Андрей Ш. провалился одной ногой и, падая на бок, потянул
связки. Трещина при этом была настолько узка, что только в
одном положении, когда ступня повёрнута вдоль неё, возможно
было то, что произошло, а иначе ботинок в кошке
просто-напросто туда бы не пролез.
Посидев немного, Андрей пришёл в себя и смог идти дальше.
Надо было хотя бы дойти до места стоянки, переночевать, а уже
на следующее утро принимать какое-то решение в зависимости от
самочувствия как, в первую очередь, Андрея, так и всех
остальных. До Седла было недалеко, и вскоре склон начал
выполаживаться, открывая за собой просвет под тучами,
повисшими на обеих вершинах Белухи. Небольшой ветерок,
постоянно дувший снизу вдоль ледника, постепенно усилился и
стал заметать позёмкой следы, без которых здесь мы уже вполне
могли обойтись, но всё же пока продолжали двигаться,
придерживаясь их направления, и вскоре неожиданно для себя
увидели впереди несколько рюкзаков. Как одиноко и заброшенно
выглядели они посреди однообразной снежной равнины под
безрадостным серым небом.
Вдруг на какое-то мгновение ветер срывает клочья облаков
и уносит их в сторону, открывая сверкающий на фоне
ярко-голубого неба снежный гребень Восточной Белухи с
контрастно выделяющимися на нём скальными выходами. И тут же
всё это снова скрывается за облачной пеленой, оставляя в душе
такое же ощущение, как бокал холодного шипучего вина в
пересохшем горле.
Немного погодя, мы видим, как в нижней части снежного
склона проявляются тёмные фигурки, они быстро приближаются к
нам, и вскоре хозяева рюкзаков выплёскивают на нас остатки
своего радостного возбуждения, вызванного только что
совершённым подъёмом на вершину. Надев рюкзаки, томичи тут же
убегают вниз, при этом совершенно непонятно, где они
собираются ночевать, так как до палаток, стоящих на берегу
реки, им никак не спуститься. Впрочем, для нас проблемы,
которые могут возникнуть на спуске, пока что задвинуты далеко
на задний план. Сейчас мы, наметив примерный путь подъёма на
вершинный гребень, живём в напряжённом ожидании выхода на
маршрут, и только Андрей Ш., прислушавшись к мнению своей
травмированной ноги, вынужден заранее отказаться от
восхождения.
Идти куда-то дальше по Седлу, чтобы поставить палатку
поближе к началу подъёма, не имеет смысла, особенно с учётом
складывающейся ситуации и необходимостью предельно упростить
маршрут, забыв про мысль о Западной Белухе и спуске с неё
через пик Двадцатилетия в сторону Кучерлы. Мы выравниваем
площадку прямо посреди ледника, ставим палатку и накрываем её,
как всегда, полиэтиленовым тентом, закрепив его получше, чтобы
не сорвало ещё более усилившимся ветром, который пока что не
внушает нам каких-то особых опасений. Поужинав и одевшись
потеплее, мы довольно рано забираемся в спальники и пытаемся
уснуть, стараясь не обращать внимания на привычно хлопающий
полиэтилен.
26 июля
Постепенно темнело, но уснуть всё никак не удавалось,
палатка постоянно дёргалась от не на шутку разгулявшегося
ветра, а полиэтилен, казалось, бил прямо по нервам. Надо было
не мучиться, а снять его, но в наступившей темноте и при такой
погоде сделать это было бы непросто, а самое главное - никому
не хотелось вылезать и мёрзнуть. Мы лежали и надеялись, что
плёнку не сорвёт и не унесёт, что ветер уляжется, и история
семилетней давности, когда ураган чуть не сбросил нас вместе с
палаткой со скального гребня над ледником Менсу, не
повторится. Надежды эти, однако, таяли с каждым всхлопыванием
полиэтилена, каждый новый порыв казался сильнее предыдущего,
и, в конце концов, стало создаваться такое впечатление, что мы
находимся в полной власти стихии, которая вскоре нас унесёт, в
очередной раз (если не навсегда) сорвав восхождение.
Не знаю, как себя чувствовали остальные, но я к тому
моменту, когда наконец-то начало светать, находился уже на
грани нервного срыва, от которого мне удалось спастись с
помощью простого, но действенного средства, занявшись
обыденными делами. Надев на себя, всё, что можно, я с трудом
раскрыл вход и вылез наружу. Ветер тут же принялся бить меня
снежной крупой по лицу, но уносить никуда не собирался, да и
не мог, ибо только устрашающие звуки разорванного полиэтилена,
бьющего по палатке, создавали преувеличенное представление о
его силе. Реальная картина окружающего мира, не искажённая
воспалённым воображением, успокоила меня, и мысли потекли уже
по сугубо деловому руслу. Сначала я попытался хоть как-то
утихомирить тент, но так как с ходу у меня это не получилось,
то пришлось бросить эту затею и заняться более приоритетным в
данной ситуации делом, а именно приготовлением завтрака.
Оказалось, однако, что примус - довольно слабо защищённый от
превратностей погоды механизм, никак не способный разогреться
на всепроникающем ветру. Попытки заслонить его каким-то
образом ни к чему не привели, требовалось какое-то радикальное
решение этой проблемы, но оставаться снаружи и так уже не было
никакой возможности, а заносить примус в палатку и травиться
его ядовитыми выделениями тем более не хотелось. Осознав всю
бессмысленность дальнейшего своего замерзания, я вновь
забрался в палатку, в спальник и попытался согреться. Несмотря
на пустой желудок, мне, в конце концов, это удалось, руки
вернули свою чувствительность, и можно было уже начать
готовиться к выходу на вершину. Попытка вызволить друзей из
той полудрёмы, в которой они продолжали находиться, и призвать
их последовать моему примеру, вызвала совершенно различные
реакции. Андрей М. просто сел и начал собираться, а Андрей Ш.,
подтвердив своё вчерашнее решение не рисковать своей
травмированной ногой, закутался поплотнее в освободившийся
спальник. Что же касается Ирины, то у неё ещё слишком свежи
были воспоминания о муках при спуске с перевала Кара-Оюк, а
устрашающее завывание ветра и грохот полиэтилена снаружи
только усиливали её убеждённость в том, что все эти испытания
- совершенно не для женщин, и что, по крайней мере, в данном
случае ей лучше не рисковать, хотя бы ради детей.
Итак, мы остались вдвоём...
Надев кошки внутри палатки, чтобы хоть таким образом
сэкономить энергию, мы вылезли, убрали громыхающие куски
разорванного тента и в наступившей относительной тишине
двинулись в направлении проглядывавшего сквозь летящий снег
склона Горы. Движение разогрело нас, и к тому моменту, когда
по увеличивающейся крутизне мы поняли, что началась серьёзная
работа, нам уже было не холодно, но при этом было ясно, что
задерживаться нельзя ни на минуту. По этой причине мы не стали
вешать перила для страховки, предпочтя идти на передних зубьях
кошек и вбивать айсбайль впереди себя через каждые два шага.
Дело пошло достаточно быстро, приходилось только регулярно
останавливаться для того, чтобы привести в порядок дыхание, а
чем выше, тем это было труднее, так как склон становился всё
круче и круче, всё меньше снега было на нём и всё сильнее
приходилось ударять носками ботинок, чтобы зубья кошек
достаточно надёжно втыкались в лёд. Склон всё никак не хотел
кончаться, мы уже начали уставать и, поддавшись искушению,
сместились немного влево в совершенно необоснованном
стремлении прижаться к камням, как будто вдоль них или по ним
подниматься легче и безопаснее. Естественно, что это было не
так, но, во всяком случае, исчезла монотонность движений,
каждый шаг зримо продвигал нас к цели, а вскоре нам удалось
выбраться на верх этих скальных выходов, присыпанных снегом, и
уже довольно спокойно выйти на гребень. В какой его части мы
находились, было совершенно непонятно, и никакие ориентиры
помочь нам в определении своего местоположения не могли, их
просто не было. Взглянуть назад вообще было невозможно.
Возникало такое ощущение, что ветер, поднимаясь вверх по
склону, разгонялся, наполнялся повлажневшими снежными
крупинками и швырял их изо всех сил нам в лицо. Видимость
упала буквально до десяти метров. Ясно было только одно -
налево гребень поднимается, а направо опускается, и лишь это
свидетельствовало о том, что вершина ещё не достигнута и что к
ней надо идти именно налево.
Трудно сказать, сколько времени мы шли. Вот, вроде бы,
гребень начинает понижаться, но сквозь снежные заряды видно,
что чуть дальше он опять поднимается. Мы готовы были уже
плюнуть на формальности и повернуть назад, но хотелось
всё-таки хоть какого-то знака, свидетельства того, что мы были
именно на вершине, а не в ста метрах от неё. И мы получили его
в виде ледоруба, неясно каким образом державшегося на камнях.
Рядом с ним на скале была прикреплена металлическая табличка с
полустёртой надписью, содержание которой тут же вылетело из
памяти. Да и какое оно имело значение, важен был только сам
факт того, что и эта табличка, и мы находимся на вершине.
Ну вот и всё. Цель достигнута, выше нас - только серое
непроглядное мельтешение летящего снега, и остаётся только
спускаться, двигаться вниз и вниз, к теплу и травке. Никакой
радости, никаких особых эмоций, лишь чувство облегчения и
свободы, точнее освобождения от собой же заданной жёсткой
направленности действий...
